Свет Победы «… и Рокоссовский вспомнил солдата - балагура»

Материнская любовь и отцовский наказ хранили жизнь и честь солдата.

     Можно представить только, как зашлось сердце материи, когда из старого динамика прозвучало лишь одно, но такое страшное слово: «Война!». Но тогда шестнадцатилетнего Васю Зайца, как и многих его ровесников, это не очень испугало. Теперь Василий Матвеевич Заяц говорит как-то даже укоризненно:
     - Пацаны же были еще! Мы всерьез войну не воспринимали. Да и далеко была она, война, мы же тогда жили в Акмоле, – воспоминает ветеран. – Меня призвали в армию только в конце 1943 года. День как сейчас помню - 10 ноября. Вот пришел с вещами на комиссию в военкомат. Вес мой был 48,5 кг, а рост - 152 см. И старший в комиссии - майор - сказал со вздохом, куда ж он годен? А женщина капитан ответила, что пойдет, будет в обозе - подвозить снаряды, питание. Ну и оформили. Обмундирование выдали. Тогда уже было многое американское. Помню, мне выдали ботинки 45 размера, а я носил 37-й.
Набрали тогда таких пацанов человек 120 и отправили на ускоренные курсы. Службу-учебу проходил в 135-м запасном стрелковом полку в Акмолинске. А в апреле 1944 года солдат - новобранцев направили под Вязьму. Все вновь было для них. И по-прежнему – не страшно.
     – Наоборот, интересно, – говорит ветеран, добавляя, – ну пацаны же были. Пацаны! По 18 лет!
Но так вышло, что практически в первый же день они повзрослели, и этот полудетский интерес сменился горечью, яростью, желанием отомстить. Свой рассказ Василий Матвеевич продолжает почти буднично:
     – Только мы прибыли в прифронтовую зону, как над нашим лагерем развязался настоящий воздушный бой – немецкие самолеты углубились за линию фронта. Нам, новобранцам это было интересно: захватывающее зрелище разворачивалось на наших глазах. Никто не хотел слышать команды: "В укрытие". Никто не стал прятаться – все стали смотреть воздушный бой. От взрывов, пулеметных очередей в тот час из нашей группы 10 человек погибли. Даже до фронта не доехали… Нас конечно всe-таки загнали в палатки и сказали не выходить…
      Потом молодежь пообтесалась. Но потери были большими. Вскоре его часть расформировали. Оставшихся в живых направили для пополнения в Вологду, где формировали 319-ую Петрозаводскую стрелковую дивизию.
     – После укомплектования в ноябре 1944 года, нас пешим ходом направили на Сандомирский плацдарм, – рассказывает Василий Матвеевич. – Где в январе 1945 года после артиллерийской подготовки части нашей дивизии пошли на прорыв укрепленной обороны противника. Дошел до берегов Балтийского моря, где в одном из боев я был второй раз за войну серьезно ранен.
Потом он долго лечился в госпиталях польских и немецких городов. Поправившись, продолжил службу, вплоть до октября 1950 года, когда был демобилизован. В последние дни войны у Василия Матвеевича состоялся и памятный для него разговор с одним из крупнейших полководцев Второй мировой войны, маршалом Советского Союза Константином Константиновичем Рокоссовским.
     – После ранений меня направили служить в штаб дивизии и там произошла эта встреча, - вспоминает Василий Заяц. – Маршал прибыл в штаб и мне, как полагается, с соблюдением субординации разрешили обратиться к нему. Дело в том, что в 1918-1920 годах мой отец Матвей Самсонович всю войну служил на Дальнем Востоке у Рокоссовского. В Великую Отечественную, отца на фронт не взяли – у него была бронь. А вот в первую мировую он служил в кавалерийской дивизии, которой командовал Рокоссовский, и был с ним знаком. Мой отец был известный балагур, мог играть на любой гармонии, хотя и был простым сапожником. Я сказал маршалу, что и моему отцу и мне самому довелось служить под его командованием. Рокоссовский поблагодарил меня за службу, расспросил про нашу семью, вспомнил моего отца и попросил передать ему привет.
     При первой же возможности, на первой побывке после войны, солдат Заяц выполнил это поручение маршала. Подробно рассказал отцу о той памятной встрече с маршалом. А в письме об этом писать не стал. Василий Матвеевич говорит, что ему письма на фронт писали сестры. Мама была неграмотной. Но это не значит, что он не чувствовал ее любовь и тревогу. И тревожась за него они, хотя и жили бедно, трудно, писали, что все хорошо, что все живы - здоровы. Не хотели они, чтобы он там, на фронте – в самом пекле войны - тревожился. Василий Матвеевич вспоминает, что самыми ожесточенными были последние месяцы войны. Фашисты проигрывали сражения, проигрывали войну и бились отчаянно.
     Ну а отцовское напутствие было для него скорее моральным заветом.
     - Отец, который прошел войну, мне однажды сказал: «Никогда, ни при каких условиях ничего не бери у погибших! Ни оружие, ни часы, ни обувку!», - помнит он и по сей день эти слова. – И я никогда не нарушил этот наказ отца. Никогда не взял чужого.
     … Его мирная жизнь была такой же непростой, как у большинства фронтовиков: демобилизовался, учился мирным профессиям, работал. В 1960 году пришел в энергетику. Освоил немало рабочих специальностей: слесаря, машиниста мельниц, машиниста багерной, машиниста котлов. В общей сложности отработал в энергетике 28 лет. К фронтовым наградам - орденам Отечественной войны 2 степени, двум медалям «За отвагу», польским наградам «За свободу и вольность», «За взятие Одырнейсен и Балтики» добавились грамоты и награды трудовые.
     ... В свои нынешние 89 лет он окружен большой и любящей семьей – дети, внуки, правнуки. Семья готовятся к скорому 90-летию Василия Матвеевича. Как говорится, дай Бог ему такого же крепкого здравия и памяти, как ныне. Многие удивляются его бодрости, подтянутости, организованности, жизнелюбию. Кто знает, может судьба награждает людей таким полноценным счастьем и долголетием за жизнь по совести и чести.

Алевтина ДОНСКИХ, Алматы